А вот и вторая причина:  большинство событий этого кино никак не влияют на развитие сюжета, и представляют собой цепочку ситуаций, не имеющих ни продолжения, ни дальнейшего развития.  Такая конструкция напоминает популярную в 60-е годы драматургию «потока жизни» , и тут никак не пройти мимо пародийного сходства «Курьера» с фильмом Отара Иоселиани «Жил певчий дрозд» (1971).

Об этой «роковой» параллели – чуть позже, а пока – о другом.

ПРЕДЛАГАЕМЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА

В 1986 году Гласность уже набирала обороты, но на полную мощность еще не вышла. С точки зрения несуществующей в Советском Союзе цензуры, кое-что было «уже можно», но многого было «еще нельзя».  К примеру:  в 1986 уже можно было посмеиваться над идеологическими догмами и даже немножко над комсомолом,  но слово «партия» было еще неприкосновенно.  И об «афгане» следовало со всей осторожностью.  И аббревиатуру «КГБ» еще не разрешили использовать в отрицательной коннотации. То есть: в 1987 году – уже да, а в 1986 – еще нет.

Фильмам этого недолгого переходного периода приходилось лавировать между различными «нельзя», и с точки зрения гражданской остроты фильм Шахназарова никак не может конкурировать, к примеру, с вышедшей одновременно короткометражкой Мамина и Вардунаса «Праздник Нептуна»; автор «Курьера» использовал ровно те «можно», которые были на тот момент отпущены сверху, и не претендовал на большее.

Но от политических «актуалий» все равно не уйти, и пофигизм главного героя соответствует именно тогдашней модели. Ко времени создания фильма состояние перманентного духовного кризиса продолжалось уже не один год; настроение разочарования объединяло все слои общества;  вечные «идейные ценности» превратились в засиженный мухами бутерброд  на прилавке советского привокзального буфета – они не вызывали ничего кроме тошноты и несварения желудка.

...А страна  по-прежнему готовилась к очередному Пленуму ЦК КПСС, а  бессмертный Кобзон, который уже тогда был старым и надоевшим, пел из ящика бодрые комсомольские песни.

Неформальную атмосферу времен позднего застоя Шахназаров передал состоянием сонной одури «редакторского коллектива»: 

- Какое у вас самое заветное желание?

- Чтобы в московской области атмосферное давление не падало ниже 740 миллиметров.

- Почему?

- Рыба лучше клюет.

- А я загадала выйти замуж за японца.

- Почему за японца?

- А у них технология самая передовая.

- А почему не за грузина, ха-ха-ха! ...А ты, Иван, о чем мечтаешь?

- А Я МЕЧТАЮ, ЧТОБЫ КОММУНИЗМ НА ВСЕЙ ПЛАНЕТЕ ПОБЕДИЛ!

...И тут же все просыпаются! Выразительная пауза после слов курьера – из лучших моментов фильма.

***

Единственный талант героя – это естественная легкость, с которой он умеет находить самые неожиданные и бестактные для окружающих слова: 

- Скажи, Базин, по каким принципам ты существуешь?

Базин впадает в оторопь и вытягивается, как перед учительницей:

- Основной принцип  моего существования – служение гуманистическим идеалам человечества.

Мир казенного оптимизма не заканчивается и во сне.  С Иваном разговаривает гипсовый бюст отца (современники поймут):

- Ну, как дела, старик?

- Все в порядке, пап!

Присутствие Курьера в любом обществе – лакмусовая бумажка на идиотизм уходящей эпохи.  Все взрослые персонажи существуют в коконе глупых и стереотипных фраз:

«У нас прекрасная молодежь. Героическая! Я каждый день смотрю телевизор и хорошо знаю нашу молодежь».

«Наше поколение хочет знать в чьи руки попадет воздвигнутое нами знание!»

В доме профессора Иван выглядит единственным свободным человеком и эта иллюзия покоряет дочку хозяина. 

- Нужно трудиться, работать, овладевать знаниями, - занудно поучает профессор.

- А я лучше обольщу вашу дочь, - объявляет Иван оторопевшему отцу, и деловито объясняет как именно он собирается раскрутить его на квартиру и дачу.

- ...Воооон!!!

Дочка профессора ошиблась в избраннике:  «бунт» Ивана - это всего лишь стилистическая игра;  выдыхая из себя провокационные тексты, он за последствия не отвечает.

СМЕРТЬ ГЕРОЯ

В «Курьере» богатый культурный подтекст – ассоциативная зрительская память постоянно выбрасывает на поверхность куски из классики. К примеру, диалог о дыропробивателе – это откровенная пародия на разговор гоголевских крестьян о колесе,  «хворобьевский» сон – это Ильф с Петровым, а «высокая мечта» Базина о пальто – драма «Шинели». О параллели с фильмом Иоселиани «Жил певчий дрозд» сказано выше,  и вот об этом – подробнее. 

Вся жизнь грузинского Гии – это череда ситуаций и обстоятельств, которыми он не управляет, но которые управляют им.  Его любят окружающие, он от природы человек легкий и добрый, но вот странность:  на протяжении всего фильма ни одно доброе дело Гие не удается довести до конца, зато неприятностей от него масса.

...Хотя нет, одно доброе дело он сделал - знакомому часовщику вбил в стену гвоздь для фуражки. Но это получилось спонтанно и без усилия воли – просто молоток под руку попался...

Обстоятельства жизни обаятельного Гии настолько легки и случайны, что даже гибель героя воспринимается зрителем не как трагедия, а как очередная случайность в цепочке таких же.

Жизнь курьера Ивана, как и жизнь барабанщика Гии – это бунинское «легкое дыхание».  В паузах отрешенного самосозерцания у них даже лица похожи.  При том, что «Курьер» - это не подражание, а – культурная перекличка.  Взять, к примеру, историю с пальто.

На протяжении всего фильма герой Иоселиани шьет себе пальто – это единственная цель, которую ему удается худо-бедно удерживать;  но закончить работу ему не суждено.

...И вот в последнем эпизоде «Курьера» на главного героя сваливается готовое роскошное пальто. Которым и насладиться толком не успевает – отдает приятелю.  Единственное доброе дело дается без волевых усилий – все равно в армию уходить.  Иван остается в одиночестве и видит проходящего через двор солдата-дембеля. Солдат останавливается и они встречаются взглядом.  В легком повороте головы открывается обожженная щека – намек на тему «афгана».

...И еще деталь – трагическое сожаление в глазах ветерана.

Собственно, это и есть заключительный элемент пародии-переклички;  подобно тому, как зрительское осознание смерти Гии достигается через последние кадры фильма - гвоздь и часы, так же и предчувствие скорой смерти Ивана – в знающем взгляде «случайного» солдата-афганца:  такому, как Иван, там не выжить.

...Этот короткий и ненавязчивый момент мистического откровения получит развитие в дальнейших фильмах Шахназарова.

***

Личная зрительская оценка. Не уважаю Шахназарова-человека  и равнодушен к Шахназарову-режиссеру; сужу исключительно по непредвзятости – четверка с плюсом.