Талантливый кинорежиссер, киносценарист, актер, педагог и художник Янис Стрейч согласился ответить на несколько вопросов журналиста газеты «СейЧас».
– Янис, известно, что ваша биография, как и биография родных для вас людей, во многом связана с Латгалией.
– В год моего рождения отец работал в местности Анспоки Прейльского района. Но первые шаги по земле я делал в Курземе, куда отец вместе с семьей перебрался в поисках лучше оплачиваемой работы. Недалеко от городка Сабиле жил богатый хозяин Георг Арайс, он принял нас как своих. Выделил домик, назначил хорошую плату за труд, мы получали бесплатно молоко. Яном меня нарекли в честь отца, физически очень сильного человека. Он хорошо знал крестьянский труд, ко всему относился ответственно. Землевладелец безгранично доверял отцу, приблизил его к себе. Кстати, сын Г. Арайcа Карлис со временем стал основоположником нейрохирургии в Латвии. Но пришел 1940 год. У хозяина отняли землю, чтобы поделить ее между теми, кто «на него работал». Хотя, по сути, работодатель трудился на поле вместе со всеми. И хорошо платил так называемым батракам. Арайс умолял отца взять большую часть земли себе. Обещал лошадей и прочее, находя в этом некое утешение, но отец не мог вынести душой того, что происходило. К тому же до конца своих дней оставался верующим человеком. Мы вернулись в Латгалию, и в школу-семилетку мне предстояло идти в поселке Гайлиши. Во время немецкой оккупации два соседских мужика одурачили отца – уговорили его поступить в легион, уверили, что сами уже записались, но это было вранье. Слава богу, на фронте он устроился конюхом при полевой кухне. Обслуживал первый эшелон. Чудом уцелел. Попал в плен к англичанам.
Моя мама Ольга родилась в Петербурге, гдe мой дед Аугуст Жихарс работал каменщиком высшего класса. Жили прекрасно. И дачу имели под Питером, и домработницу нанимали. После революции вернулись в Латгалию.
Мама умерла, когда ей было всего 33 года. Это произошло в Даугавпилсе. Как могло такое случиться при столь банальном диагнозе, как аппендицит? Виновник, так называемый главный хирург, уже сам на том свете. Нас осталось четверо детей. На тот момент мне было 11 лет. Вот так все четверо и свалились на бабушку, которая нас пригрела и вырастила. Об отце ничего не было слышно, письмо из Англии пришло от него, когда мамы уже не было в живых. Но незадолго до его кончины я успел с ним повидаться в английском пансионате. Он ослеп и был полупарализован, ожидал смерти как избавления.
А самые светлые воспоминания связываются у меня со школой в Гайлиши. Я любил учиться, и учился отлично, только на учебу не хватало времени. Драмкружок, кукольный театр, рисование. Кроме того, я был председателем пионерской дружины. Наша дружина заняла в Прейльском районе 1-е место, по итогам соревнования вручили приз – новенький патефон. И вот сидим мы с завучем Казимиром Буксом и слушаем единственную пластинку, так как больше не было. На ней русские песни на стихи Есенина. На одной стороне «Зацелую допьяна, изомну как цвет», а на второй «Липа вековая». Он говорит: «Вот мы с тобой поработали только две недели – и какой результат! А если бы весь год так работать?» Я ответил: «Такой же...»
Было много и других эмоций, тяжелых, связанных с непониманием происходящего. На моих глазах арестовывали учителей школы. В 1945-м году забрали учительницу Ядвигу Дзене, мать четверых детей. До 1940-года ее муж работал директором школы в Гайлиши. Его сразу арестовали, а в декабре 45-го пришли за женой. Детей, оставшихся без родителей и без крова, взяла к себе в дом моя тетя Текла.
– Тяжелое для всех время… А что было после окончания школы?
– Учеба в Резекненском педагогическом училище. После его окончания в 1955-м короткий период поработал педагогом-воспитателем в детском доме в Алуксне (п. Алсвики) – вел старшую группу мальчиков.
Потом призыв в армию. Служил в Воронежской области, в школе автотракторных специалистов. Воронеж – это черноземье. Земля комьями, как глина, прилипала к подошвам солдатских сапог.
Способности к рисованию «довели» до того, что меня задействовали в работе секретного отдела. На летних учениях я жил вместе с офицерами, рисовал карты наступлений для крупных военных операций. А зимой занимался самодеятельностью в клубе: в качестве художника-оформителя рисовал плакаты, афиши, наглядные пособия, выступал как артист, пел, плясал. Армейская жизнь проходила живо и плодотворно. Много читал. Приобрел друзей на всю жизнь и хорошо освоил русский язык.
Когда вернулся в Латвию, стал работать пионервожатым в русской школе. Кроме того, преподавал рисование, руководил фотокружком, обучал военному делу старшеклассников. Но главное – активно участвовал в самодеятельности Прейльского ДК. Там это дело было отлично поставлено. Драматическим коллективом руководила учительница немецкого языка Мария Юмаре. На зональном смотре в Даугавпилсе мы завоевали право выступать в Риге и даже по телевидению. Вот было событие! У меня главная роль – играл старика. Комиссия из Риги не поверила, что «старику» всего 22 года. Когда убедились, хвалили и советовали учиться на театральном факультете или сразу поступить актером в Даугавпилсский театр.
– Казалось бы, жизнь била ключом: и работа, и увлечения – все есть! И тем не менее Янис не захотел останавливаться на достигнутом.
– Да. В феврале 1959 года меня приняли на режиссерское отделение Латвийской государственной консерватории. Первый курс на занятия ходил в солдатской шинели. После окончания учебы работал ассистентом своего педагога, режиссера Рижской киностудии Александра Лейманиса.
– Вы прошли большой жизненный и творческий путь и всегда так или иначе доносили свою гражданскую позицию. Сейчас много копий в Латвии ломаются вокруг русского языка. Что скажете по этому поводу?
– Это мой второй повседневный язык. Язык Тургенева, Бунина, Солженицына, Сахарова… Русский язык – язык культуры великого народа. Россия – это не СССР, это больше, чем тысячелетняя история. Ленин, присвоив русский язык, опоганил его, сделав языком людоедов-большевиков. На деле это святой язык народа-богоискателя. Русские, русская культура, уклад жизни, крестьянство – все было уничтожено. Россия кормила хлебом весь мир. Бабушка рассказывала, что в царское время выше всего на рынке в Риге ценилась русская мука и прочие товары. Я удивлен, почему наши латвийские русские братья так равнодушны к истории своей этнической родины. Вы в этом мире не в меньшинстве. В меньшинстве латыши. Но сегодня за границу «уплывают» и латыши, и русские…
Я не сомневаюсь, что русские, родившиеся здесь, горячо любят Латвию. Есть в нашей общей Родине свои особенности. И они исходят от моего народа, который на самом деле добрый и толерантный к другим народам и вероисповеданиям. Поймите, родные мои, это! И в этот трудный час для нашей общей матери Латвии, ради ее жизни, согласитесь, что государственный язык в любой стране нужен для порядка вещей. Зачем создавать из государства Вавилонскую башню? Пусть русский будет в школах, в культурной жизни. Как прикажете командовать в армии? На двух языках? В Евросоюзе уже Вавилон. И там нужен один язык. А эти их «политкорректности» до добра не доведут.
– На премьере вашего фильма «Наследство Рудольфа» (2010) по мотивам произведений Р. Блауманиса публика аплодировала стоя. Критики называли картину народной. Русскоязычный зритель всегда очаровывался вашими работами, начиная от «Часов капитана Энрико» (1967), фильма «Театр» (1978)… Переведено ли «Наследство Рудольфа» на русский язык и была ли картина показана в России?
– На русском к фильму идут субтитры. К сожалению, у картины нет ни одной оптической копии, чтобы демонстрировать ее в кинозалах. Наше руководство считает, что национальный фильм за границей не поймут. Держат словно под домашним арестом. Хотя везде, куда я вырвался с фильмом, он имел успех. (Литва, Калининград, Азербайджан – прим.).
– Как Янис Стрейч воспринимает выражение «национальная гордость»?
– Гордыня – это грех. Самоуважение должно быть, достоинство.
– Революция в Латвии возможна?
– Прикажете смеяться?
– Ну как-то так получается, что каждый век отмечается революциями.
– Так век же еще не прошел… И не каждый отмечен революцией. Это нас учили, что революцию делают низы. На деле иначе. В последнее время я увлекся историей России и Великой Французской революцией также. Бунт и революция – разные вещи, и обе противные. Революцию делают средние слои, чтобы попасть в верхние. Они одурачивает низы, прикрываясь словами, что это для их блага. Посылают на смерть, на что эти дураки готовы идти. В результате революция всегда пожирает своих детей. Но есть еще и смута. Помните, что сказал Пушкин: «Не дай Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Зря он это приписывает только русским. Во все времена и во всех государствах это гибель. Побеждают гиены и шакалы. Так стоит ли ради них идти на смерть? Лучше примем совет кота Леопольда: «Ребята, давайте жить дружно!»
