Познакомились мы в Иерусалиме. «Знаешь, есть шанс, что экскурсию по мемориалу Яд-Вашем для тебя проведет человек, который недавно показывал музей Путину. Он родом из Латвии и всегда рад встрече с земляками», – сказали мне друзья. Не знаю, что почувствовал президент России, но мы после рассказа старшего научного сотрудника Шнеера и осмотра экспозиции вышли из недр помещенного в скале мемориала с полным ощущением, что вместе с миллионами невинных жертв побывали в аду.
Это очень необычный музей. В нем карта оживает, показывая быт людей, которых давно нет на свете. В нем есть квартира профессора, который не хочет видеть, что происходит на улице, но и за ним завтра придет гестапо.
Никто не выходит без слез из зала, где в полной темноте горят сотни тысяч огоньков и детские голоса называют имена расстрелянных, сожженных, умерших от голода мальчиков и девочек.
Круги ада на латвийской земле
– Здесь были расположены шесть лагерей, не считая рабочих команд, – рассказывает историк. – Когда открылись архивы и стали доступны многие документы, то я увидел такую бездну человеческих страданий, мимо которой просто не мог пройти. И все это – почти неизвестные страницы войны.
Уничтожение людей начиналось еще по дороге. Впереди колонны специально ставили самых крепких и заставляли их держать такой темп, что слабые отставали, и их просто пристреливали. Летом пленных отправляли в наглухо закрытых вагонах, зимой в полувагонах и на открытых площадках. Даугавпилсский железнодорожник по фамилии Орбидан в 1944 году рассказал советским следственным органам, что в начале июля 1941 года на разъезд «214 километр» прибыл первый эшелон с советскими военнопленными. Второй эшелон прибыл в середине июля. Вагоны были закрыты наглухо. Когда открыли двери, военнопленные жадно глотали воздух открытыми ртами. Многие, выйдя из вагонов, падали от истощения.
Тех, кто не мог идти, немцы расстреливали тут же у будки обходчика. Из каждого эшелона выбрасывали по 400–500 трупов. Пленные рассказывали, что они по 6–8 суток не получали в дороге ни пищи, ни воды. Другой свидетель вспоминал, как эшелон прибыл зимой 41-го. Все вагоны были наглухо закрыты. Эшелон простоял на станции более суток. Немец, проходя вдоль эшелона, постукивал палкой по вагонам. Если из вагона раздавались голоса и шум, немец следовал дальше, если из вагона никто не отвечал и была тишина, он открывал дверь. Эшелон был заполнен замерзшими и умершими от голода. Тех, кто выжил, добивали в лагерях. Допустим, про лагерь для гражданских лиц в Саласпилсе все знают, но неподалеку был лагерь военнопленных, и там все было еще страшнее. Не только вся трава была съедена, кору деревьев обглодали на высоту человеческого роста.
Под Даугавпилсом погибли более 100 тыс. человек. В документах сказано, что в этом лагере не менее 40 тыс. русских пленных солдат находились прямо на земле, в грязи, под дождем. Поступали новые тысячи, становилось так тесно, что люди спали сидя. Они умирали, а на их место пригоняли новые колонны. Всего более 3,5 млн солдат погибли в лагерях за время войны, полтора миллиона – в первый год.
На Братских могилах не ставят крестов
– Скажите, а почему вы как ученый-историк вообще занялись темой военнопленных?
– Все начинается в детстве. Я родился в Лудзе в 1951 году. История нашего рода в Латгалии начинается с 1840 года, то есть по всем латвийским канонам мои родные принадлежали к гражданам. Но это никого не спасло. 60 человек из нашей семьи были убиты в гетто. Конечно, мне хотелось понять, как это могло произойти, я интересовался событиями, которые произошли до моего рождения. Рассказали как-то историю о том, что из тюрьмы, которая была напротив нашего дома, несколько десятков советских пленных убежали в 41-м году. Они сделали пролом в стене бани и исчезли. Ни одного так и не нашли. Я потом нашел документальное подтверждение, рапорты об этом происшествии и о том, что местное население где-то скрывает беглецов. В 90-е годы я узнал, что с военнопленных судимости были сняты только при Ельцине! Это просто невероятно.
В 55-м под амнистию попали те, кто реально сотрудничал с фашистами и участвовал в карательных акциях. Короткое время в СССР был мораторий на смертную казнь, и их как пособников не расстреляли, а дали по 25 лет. А потом пошла волна амнистий – со снятием судимости. А тех, кто прошел сначала фашистские лагеря, а потом ГУЛАГ, оставили с пятном на биографии. Их подвиг до сих пор не оценен. Надо понять, что у евреев выбора не было, их никто не спрашивал, хочешь жить или будешь умирать в песчаном рву. Но у большинства военнопленных такой выбор был. И кто бросит камень в человека, который выбрал жизнь. Они могли идти в полицию, в военные формирования. Еще до армии Власова был грузинский, азербайджанский легион, была русская, белорусская дивизия СС, о которых редко вспоминают, была бригада Каминского, чего только не было! Но они не пошли на это, предпочли смерть. И это мужество, эту доблесть мы до сих пор даже не поняли.
– Кстати, в Лудзе местные жители мне рассказывали, что там, где расстреливали военнопленных и где находятся братские могилы, сейчас собираются строить коттеджи. Даже креста простого нет на этом месте.
– Это очень печально…
Горькая родина
– На этот раз ваша командировка пришлась как раз на середину марта. И каковы впечатления от шествия легионеров?
– Это страшно. Не хочу быть банальным, но это зрелище затронуло все струны души. Я знал об этом мероприятии, читал, видел по телевизору. Но одно дело знать, и другое – оказаться в гуще событий. Легионеров там почти не было, десятка полтора пожилых людей. И почти тысяча людей средних лет, молодежи, от которых шла такая агрессия, такая с трудом сдерживаемая злоба… Там была пожилая дама, в войну ей было наверняка всего несколько лет. Она всем показывала мастерски вывязанные перчатки со свастикой, буквально совала руки к камерам. Я тоже был с видеокамерой, она мне продемонстрировала свастику, потом посмотрела в лицо и произнесла: «О, vēl viens židiņš, visus nošausim!». Кто-то рядом по-латышски стал ее стыдить. Неподалеку стояло несколько людей в стилизованных робах, они разговаривали с кем-то из прохожих: «Да не об истории надо спорить, все мы сегодня в заднице – и русские, и латыши».
Но я хочу сказать, что договориться между собой представителям народов, которые настолько по-разному оценивают свое прошлое, – очень тяжело. Я все знаю про 40-й год, про то, что в советское время произошло. И как историк могу сам привести примеры, что не все легионеры были военными преступниками.
Но при этом для меня ясно, что советский солдат, даже не задумываясь об этом, воевал на стороне добра, а те, кто были одеты в фашистскую форму, защищали режим убийц. И я вижу склоненные перед легионом СС государственные флаги Латвии, депутатов Сейма в этой колонне…
Латвия – моя родина, я ее любил и буду любить. Но теперь это горькая любовь.
