Она требует восстановления на прежнем месте работы, выплату материальной компенсации за то время, что она вынужденно не работает, а также возмещение за нанесение ей морального вреда. Ольга утверждает, что стала жертвой тюремной системы, так как слишком добросовестно выполняла свои служебные обязанности и не закрывала глаза на то, о чем в тюрьме принято молчать.

Работа не для всех

Ольга родом из Даугавпилса. Здесь она родилась, закончила первый класс, после чего ее семья переехала в Резекне. Там Ольга окончила школу, получила несколько дипломов о высшем образовании. С 2000-го года работает психологом. Вплоть до недавнего времени – весьма успешно. Ольга дипломированный магистр психологии, без пяти минут – доктор психологии. 

– Как Вас занесло работать в Гривскую тюрьму? Вы не боялись идти работать с заключенными? – интересуюсь у Ольги.

– Мне всегда хотелось вернуться в Даугавпилс. У меня здесь живет вся родня, двое старших детей. Поэтому, когда появилась вакансия психолога в Даугавпилсской Гривской тюрьме, я подала СV. Имела опыт работы в полиции, присутствовала на допросах, была психологом в делах, связанных с насилием, работала в школах с детьми, у которых были проблемы с поведением, в детских приютах. Я по натуре сильный человек, характер у меня напористый, боевой. Я вовсе не из тех, кто при первой неудаче сложит руки. Поэтому, когда меня не взяли работать тюремным психологом в Гривскую тюрьму в 2014-м году, я попробовала претендовать на эту вакансию через год. И мне это удалось. Три года проработала в Гривской тюрьме, с 2015-го года по конец мая 2018-го. И могу точно сказать: не так страшны заключенные, как наши представления о них. 

– Вы работали с теми заключенными, которые к Вам обращались, или которых к Вам посылали?

– И по заявлениям заключенных, и по направлению тюремной администрации. По программам ресоциализации, мотивации, социальных навыков. 

Один в поле – воин?

– Так чем Вы не угодили тюремному начальству?

– За три года у меня сложились доброжелательные отношения с заключенными, которые мне многое рассказывали из того, что мне, по мнению тюремной администрации, знать не полагалось. Я сама многое видела из того, что меня не устраивало. И вместо того, чтобы молчать, как там принято, я открыто об этом говорила на собраниях. Поднимала все болезненные темы и вопросы.

– Например?

– Про жестокое обращение с заключенными, про прессинги заключенных, например. Про то, что люди в закрытых камерах умудряются умирать от передозировки наркотиков. Меня с самого начала предупреждали коллеги: «Смотри, ты так долго здесь не протянешь». Но я работала в тюрьме психологом, и я должна была об этом говорить. А если заключенный, не выдержав оказываемого оперативниками на него давления, повесится от таких действий? Значит, я буду виноватой в том, что не поставила в известность начальство о его состоянии!

– И как реагировали на Ваши выступления на собраниях коллеги?

– Весьма болезненно. Вся тюремная система построена на страхе. Людей там вводят в страх. Не важно, это заключенный или работник. Если ты боишься, то тобой можно управлять. А когда появляется человек, который не боится, который  выходит за четко обозначенные рамки длительно используемой в тюрьме системы, то бояться начинают уже его. И поступать не логично. Вместо того, чтобы решить настоящую проблему, делается все, чтобы избавиться от неудобного человека. Знаю, что до меня в тюрьме в некорректной форме были предъявлены обвинения еще одному психологу. Тех, кто не угоден, кто озвучивает проблемы, убирают.

Подробнее читайте в выпуске газеты «СейЧас» от 17.01.2019.