Сегодня, несмотря на состояние здоровья, которое неумолимо диктует возраст, эта женщина продолжает оставаться социально активной, общается, посещает культурные мероприятия, заботится о тяжело заболевшем муже и… пишет стихи, которые печатаются в поэтических сборниках. Grani.lv обратили к Лидии традиционные десять вопросов.

– Расскажите о своей семье. Кем были ваши родители?

– Родилась я в Резекне, в семье сотрудника почты, но в этом городе мы прожили совсем недолго. Моя мама Анна Маскаль-Маскалюн окончила Польскую гимназию в Даугавпилсе. В 1927 году она была избрана Мисс Грива, что подтверждается сохранившейся фотографией.

Пойти на тот бал маму уговорили подруги. Она даже прическу не сделала, пришла в обычном гимназическом платье. Но мама прекрасно танцевала, имела приятные черты лица.

Отец окончил латышскую гимназию и курсы для почтовых работников. Поженились родители в 1934 году, а в 1935-м родилась я.

Отец и мать – имели польское происхождение, а меня сделали латышкой. Ксендз записал латышкой, вероятно, по моему крестному, который был латышом. Но я особенного значения этому никогда не придавала. Польский язык, как и латышский, знаю и люблю.

– Получается, перед войной вам было пять лет.

– Да, на тот момент мои родители уже жили в Даугавпилсе на съемной квартире. Отца часто срывали с места, ему довелось поработать в разных местах Латвии.

В первый день войны я играла в песочнице, откуда меня и подхватили родители, чтобы искать убежища от падающих снарядов.

В мае 1941 года у меня родилась младшая сестра, в июне ей исполнился месяц. Мама собрала единственный чемодан, в котором в основном были пеленки. Отсиживались в каком-то подвале. Потом узнали, что наш дом сгорел во время бомбежки. По улице 18 Новембра, можно сказать, проходила линия фронта. Кто-то отступал, кто-то наступал… А мы спрятались в подвале в районе улицы А. Пумпура, и не знали, кто кого побеждает. Скученных людей одолевали вши. Потом сказали, что подвал надо освободить. Пошли в Нидеркуны, где проживала мамина сестра. Я никогда не забуду, как в окопах стояли солдаты без головы. Когда прозвучала воздушная тревога, спрятались в гаражах, их двери выходили в сторону моста Виенибас. Народу набилось столько, что дышать нечем. Наконец, мы добрались до Нидеркун. Моя маленькая сестренка вскоре умерла, у мамы на нервной почве пропало молоко, а тут еще ужасные условия войны...

– По тем временам ваша мама, вероятно, считалась достаточно образованной женщиной?

– Да. Мамочка была интеллигентка. Одно время она преподавала в школе русский язык. Много со мной занималась, благодаря чему я рано научилась читать.

Когда настало время идти в Гривскую школу, меня приняли сразу во второй класс. Продолжалась война. Нередко бомбы летели на Гривскую железнодорожную станцию, а так как мы жили вблизи, во двор дома попадали осколки снарядов.

Очень пугали самолеты в небе, они выпускали святящиеся парашютики, чтобы летчикам было видно, какие объекты бомбить. При этом становилось так светло, что можно было читать.

Спать ложились одетыми, ботинки ставили под кровать. Если тревога, обуваешься и бежишь прятаться в землянку, она была вырыта в огороде.

Во время войны мой отец работал в конторе на Паровозоремонтном заводе (ПРЗ, с 1962 года ЛРЗ. – Прим. авт.) у него была бронь. Когда в 1944-м бомбежки Даугавпилса усилились, мы уехали к его родителям в Субате. Я продолжила учебу в школе. Время такое, что тетрадей нет, учебников тоже. Но были хорошие учителя. И то, что сказал учитель, воспринималось истиной.

– С окончанием войны вы вернулись в Даугавпилс?

– Нет. В 1948 году отца перевели в Саласпилс, потом в Балдоне, после чего мы оказались в Яунелгаве. Везде мой папа Зенон Донатович Бейнарович работал начальником почты.

Направление в Даугавпилс он получил в начале 1950-х, когда повсеместно создавались области. Папу назначили на руководящую должность на областном почтамте. В Даугавпилсе я пошла в 9-й класс 1-й средней школы.

Мой мир в основном сводился к школе и дому. Учиться нравилось, с теплотой вспоминаю учителей, они были внимательными к нам, детям, но не нравились дни выборов, когда в 6 утра надо было уже стоять со школьным хором на сцене и исполнять гимн. Больше хотелось спать, чем петь. Но наша школа была агитпунктом со всеми вытекающими отсюда требованиями.

Свои первые деньги я заработала во время учебы в 11-м классе. Захотелось удлиненную черную шелковую юбку по тогдашней моде. Но где взять денег? И я устроилась в местную газету подчитчиком. Была такая должность, я вычитывала рукописи перед тем, как уже набранные тексты проверял корректор. Так и заработала на ткань для юбки.

– А как сложилась ваша жизнь после окончания школы?

– Я взрослела, и надо было принимать решение о дальнейшем образовании. Учителем быть не хотела. Нравилась химия, мечтала, что поеду в Ленинград учиться на фармацевта. Но жизнь распорядилась иначе – мечта не сбылась, на ее осуществление не было средств. А тут еще заболела мама. К этому моменту в семье было уже трое детей, я и два моих младших брата. В общем, родители настояли на моем поступлении в Даугавпилсский пединститут. Делать нечего – поступила, хоть и конкурс был большой.

Выбрала факультет истории и филологии (латышский язык и литература). Со второго курса стала работать. Утром в институт, после обеда на занятия студенческого танцевального коллектива. Его создали Г. Барковская, А. Нейкуре и я. Тогда закладывалась основа будущего ансамбля «Лайма».

Вечером спешила в вечернюю школу, где я преподавала историю – многие ученики догоняли прерванное войной образование. Помню, как один очень взрослый машинист паровоза извинялся: «Дочка, прости, я урок не выучил, только что с рейса…»

После очередной реформы, когда области отменялись, и Латвия возвращалась к районам, отца направили в Илуксте. Надо было сдавать служебную квартиру в Даугавпилсе – мы, как правило, жили при почте, и я перебралась в студенческое общежитие.

Нагрузки по учебе были огромные. При этом одних преподавателей студенты слушали, затаив дыхании (назову известные фамилии – Кудрявцев, Вейнберг, Михелович), чего нельзя было сказать о других, которых слушать совсем не хотелось, их лекции воспринимались нудными. Уныние навевала и крохотная стипендия в 18 рублей. Поэтому студенты стремились подзаработать.

Но вместе с тем был и молодежный дух, энтузиазм, когда материальные блага отступали на второй план. Хотелось общаться, что-то обсуждать, выступать на сцене – в институте был создан драмкружок под руководством Александра Белова, ставились постановки, например, «Сын рыбака» В. Лациса. Костюмы мы шили сами. Я была очень активная, время летело!

– Ваше первое место работы после окончания вуза?

– Школа в поселке Алоя Лимбажского района. Я стала там учителем истории и классным руководителем. Поработала какое-то время, и решила поступать в аспирантуру, в Ригу. Но в тот год не было набора. Осталась в Риге работать во Дворце пионеров, где позднее расположилась резиденция президента Латвии. Я тогда заведовала комнатой интернационального воспитания. Она была оформлена оригинально: белый пол и черный потолок. Проходило много встреч с известными людьми. Всех сейчас и не упомнишь. К примеру, приезжал знаменитый артист балета, хореограф и балетмейстер Махмуд Эсамбаев, делегация с Кубы, которую возглавлял друг Фиделя Кастро….

В это же время вела передачу на радио «Советы классным руководителям». В период с 1959 по 1964 год я ни разу не была в отпуске, летом работала воспитателем в пионерских лагерях. А в 1964-м вернулась в Даугавпилс, так как в Риге было проблемно с жильем.

– Лидия, в Даугавпилсе вы получили известность как поэт, пишущий для детей и взрослых. Когда началась ваша тяга к стихосложению?

– С подросткового возраста. Но никто тогда не придавал этому значения. Сожалею, что не сохранилось ни одного стихотворения детских лет.

Через все мое творчество проходит тема любви к матери. Мама – главный человек в моей жизни. Она была очень добрая и светлая, к ней всегда тянулись люди. Если мама понимала, что может помочь человеку, никогда в помощи не отказывала.

В общей сложности у меня вышло 16 сборников стихов, 13 из них посвящены детям. Есть сборники авторские, есть и соавторские.

– Как сложилась ваша семейная жизнь?

– Замуж я вышла поздно, в 37 лет. Некогда было романтикой увлекаться. На первом месте всегда была работа. В 1973 году у меня родился сын. Сейчас он живет в Даугавпилсе, никуда не уехал и не собирается. У нас с мужем два внука. Все ребята – спортсмены, занимаются фехтованием. Сын Раймонд Васараудзис – становился чемпионом Латвии по этому виду спорта.

На пенсию я ушла в 1990 году, но продолжала работать. Мой трудовой стаж – 55 лет, т. е. работала я до 75. Был период работы в Школе продленного дня, потом в Торговом училище.

Несколько лет я состояла в комиссии при Управлении социальных дел. В наши обязанности входило объезжать квартиры нуждающихся в материальной помощи. Насмотрелась ужасающих картин людской небрежности к собственной жизни. Бывало, стоишь в сапогах, и впечатление, что грязь через подошву проникает. Мы работали честно, если человек действительно нуждался в помощи, он ее получал, но были и те, которым отказывали по объективным причинам.

– Вы сожалеете о чем-то, оглядываясь назад с высоты своего возраста?

– Сожалею, что в некоторых жизненных обстоятельствах не смогла постоять за себя, отвоевать какие-то блага. Вот в Риге не смогла квартиру «пробить». А больше жалеть не о чем. Все было так, как должно было быть. Мне посчастливилось встречаться с уникальными людьми, чувствовать пульс времени.

В советский период была популярна игра «Зарница». Я руководила этой молодежной военно-спортивной игрой в Даугавпилсе. И город занял первое место в республике. В итоге нас троих отправили с отчетом в Москву. Вместе со мной поехали руководитель Даугавпилсского дома пионеров Г. Богданова и секретарь Горкома комсомола Л. Рапша. В Москве нас представили комиссии, в составе которой был дважды Герой Советского Союза, маршал Баграмян. Этот человек произвел на меня какое-то особое впечатление. Очень харизматичный, одним словом, личность.

Побывала я и на VI Всемирном фестивале молодежи и студентов в Москве (1957). Перед тем, как поехать на фестиваль, следовало пройти танцевальный конкурс в Даугавпилсе. Так как наша пара (я танцевала в будущей «Лайме» с Янисом Стродсом) городской конкурс преодолела, нас отправили на смотр в Ригу, куда съехались танцоры со всей Латвии. Смотр предусматривал несколько этапов, в числе прочего, обращалось внимание на рост танцоров. Так, рост у девушек должен был быть от 1,65 м до 1,67 м. А у парней – от 1,78 м до 1,80 м. Так как Янис был выше на 5 см, ему пришлось возвращаться домой. Кроме того, обращалось внимание на внешность. Брали только светловолосых. Ну и, конечно, мастерство. А еще в обязательном порядке собеседование. В результате от Латвии отобрали 75 пар, из которых составили несколько коллективов, я стала танцевать в паре с парнем из Курземе.

Подготовкой латвийских танцоров руководила сама Елена Тангиева-Бирзниеце. В 1945 году она стала главным балетмейстером Театра оперы и балета Латвийской ССР. Среди учеников Тангиевой-Бирзниеце – знаменитые артисты балета. О ней, как о педагоге, высоко отзывался Михаил Барышников.

В Москву мы приехали за две недели до начала фестиваля. Ах, какие у нас были этнографические костюмы! Шерсть, лен, вышитые бисером венки. С нами наперебой фотографировались темнокожие студенты, говорили при этом восхищенно: «У нас в таких нарядах только королевы ходят». Однако при стоявшей в Москве жаре в них было жарковато. Последние репетиции в Лужниках проходили уже по билетам. Зрелищность восхищала! Представьте композицию («Цвети наша молодость»), в которой участвовали танцевальные коллективы всех республик СССР. Предусматривались и сольные номера, когда каждая республика представляла свой танец.

– Исполнения какого чуда вы бы желали?

– Чудо – это когда люди ценят друг друга. Когда есть искренность в отношениях, сочувствие, сострадание. В каждом возрасте это воспринимается по-разному. И оценка происходящего тоже разная. Я никогда не могла быть спокойной – до всего было дело. А значит, были силы. Это ли не чудо?!

(Интервью в рамках цикла grani.lv «Десять вопросов интересному человеку»).